Военное бремя. Экономика России попала в тяжелую зависимость от оборонного заказа

Возможность достичь перемирия в Украине вызывает много споров и скепсиса у политических аналитиков, зато экономисты пришли к консенсусу: России финансово невыгодно продолжать войну — это сжирает ее резервы, раздувает дефицит бюджета и загоняет в рецессию. Но мало кто обсуждает, что именно будет с российской экономикой в том случае, если военные действия и правда чудесным образом остановятся. К этому российская экономика, уже успевшая перестроиться на военные рельсы, сейчас совершенно не готова.

Военная зависимость

Сколько тратит Россия на войну, более-менее понятно: затраты федерального бюджета, регионов и бизнеса, вынужденного быть спонсором, оцениваются от 25 млрд рублей в день (подсчеты The Insider) до 47 млрд рублей в день, по мнению научного сотрудника германского Института проблем международной безопасности Яниса Клюге.

По итогу 2025 года в Стокгольмском международном институте исследования проблем мира (SIPRI) ждут, что российские военные расходы составят 7,2% от ВВП — и это будет самый высокий уровень с советских времен (под конец существования СССР, в 1990 году, эти расходы доходили до 12–13% ВВП). Но как этот денежный стимул распределяется по экономике? В первую очередь это гособоронзаказ для предприятий военно-промышленного комплекса (ВПК). Это примерно 6 тысяч поставщиков и подрядчиков из закрытого реестра Минпромторга. Центр «Досье», получивший к нему доступ весной 2025 года, уточняет, что треть (2023 предприятия) — это радиоэлектроника, также заметную долю составляют авиация (390 компаний), станкостроение и тяжелое машиностроение (216), промышленность «обычных вооружений» (167), производители боеприпасов и спецхимии (86).

Однако военную машину обслуживают и предприятия гражданского сектора: легкая промышленность (военная форма, продукты питания и пр.) и лесопромышленный комплекс (в сумме дают 298 компаний), судостроение (265). При этом в реестр входят далеко не только компании, которые производят исключительно оборонные товары. «Под эту задачу были вовлечены в работу около 850 предприятий, которые раньше вообще не взаимодействовали с оборонкой», — говорил министр промышленности Антон Алиханов.

Многие из них работают без ограничений: из 6088 предприятий (не считая филиалов) под санкции попали лишь 47%. Также после анализа четверти компаний из реестра ОПК оказалось, что объем импорта и у попавших под ограничения, и у свободных от них организаций в целом не отличается. Таким образом, снятие санкций, когда и если оно случится, не станет для них дополнительным положительным стимулом.

Нельзя сказать, что какие-то регионы зависят только от деятельности оборонных предприятий. Но всё же особенно крупные кластеры оказывают влияние, и если гособоронзаказ для них сократится, это вызовет локальный спад. Больше всего компаний из реестра ОПК — в Москве (26% от всех организаций списка Минпромторга, всего их 1645), Санкт-Петербурге (13%, 786) и Московской области (8%, 524). Но в этих регионах часто регистрируют юрлица. Далее идут Татарстан (255), Нижегородская (247), Свердловская (182), Челябинская (141), Самарская (111), Ростовская (89), Тульская (85), Новосибирская (77) области, Пермский край (76).

В ряде регионов оборонка — это значительная часть производства. Например, Свердловская область занимается производством бронетехники. Крупнейшая компания в регионе — Уралвагонзавод (Нижний Тагил) — выпускает не только железнодорожные составы, но и боевой транспорт: танки Т-14 «Армата» и модернизированный Т-72Б3, бронированные ремонтно-эвакуационные машины БРЭМ-1М, боевые разведывательные машины БРМ-1К и т. д.

В целом в регионе находится 20% оборонных предприятий страны. Тульская область — крупнейший производитель боеприпасов, стрелкового, артиллерийского, противотанкового и зенитного оружия. ОПК представлен там такими компаниями, как «Тульский патронный завод», «Императорский Тульский оружейный завод», «НПО „Стрела“» и множеством других. Последнее поставляет российской армии системы разведки ракетных войск и артиллерии.

Ростовская область — родина боевых вертолетов Ми-24П, Ми-28Н «Ночной охотник», вертолета огневой поддержки Ми-35М и одного из самых тяжелых в мире вертолетов Ми-26, который может перевозить в транспортной кабине или на внешней подвеске до 20 тонн груза. И даже Татарстан — это не только производство дронов в Елабуге, но и ПАО «КАМАЗ», который тоже задействован в оборонке как поставщик автомобильной техники. На гособоронзаказ приходится 30% всей продкуции автогиганта.

«Машины семейства „Мустанг“ — одни из самых массовых грузовиков нашей армии. <...> В рамках задания были созданы модели грузоподъемностью 4, 6 и 10 тонн, предназначенные для перевозки личного состава, различных грузов, а также буксировки прицепов массой от 6 до 12 тонн. Эти автомобили способны передвигаться как по любым дорогам, так и по бездорожью, преодолевать горные перевалы на высоте до 4600 м», — указано на сайте «Ростеха».

Всего в ОПК трудятся 3,8 млн человек, по данным Минпромторга. И этого недостаточно. По словам первого вице-премьера Дениса Мантурова, несмотря на сильный переток кадров с гражданских заводов в ОПК, последнему нужно еще около 160 тысяч человек.

Что будет в случае перемирия

То, что война — это всегда плохо для экономики, давно перестало вызывать споры у экономистов. Анализ данных по 133 странам за 1960–2012 годы показал, что увеличение отношения военных расходов к ВВП на 1 процентный пункт снижает экономический рост на 1,1 п. п. Падение ВВП на душу населения может доходить до 40–70%, пишут эксперты Европейского банка реконструкции и развития, изучившие события двух последних столетий. При этом с ростом оборонных трат снижаются расходы на социальную сферу.

Темпы послевоенного восстановления при этом очень разные: примерно в трети случаев ВВП на душу населения возвращается к уровню, наблюдаемому в сопоставимых странах без войн, в течение пяти лет, но почти в половине случаев он остается ниже этого уровня и через 25 лет после конфликта. «Восстановление идет особенно сложно, если наступивший мир непрочен. Более того, даже если ВВП восстанавливается, могут оставаться неизгладимые шрамы, затрагивающие трудовые ресурсы и капитал», — предупреждают исследователи. Войны приводят к увеличению бюджетных расходов на десятилетия вперед, включая финансовые обязательства перед ветеранами и обслуживание долгов, набранных для покрытия военных расходов.

После завершения войны оборонзаказ не всегда сразу падает — иногда государства даже наращивают его, чтобы восполнить запас вооружения и не дать рухнуть зависимой от оборонзаказа экономике. Так было, например, после пограничного конфликта между Индией и Пакистаном в 1999 году, известного как Каргильская война, — расходы на оборону обеих стран начали расти, как отмечает SIPRI, хотя помимо упомянутого конфликта в 90-е и нулевые между этими двумя странами было всего несколько однодневных обострений.

Россия в случае перемирия также не сократит оборонные траты, считает соучредитель Европейского центра анализа и стратегии Владислав Иноземцев: «Потеряно столько техники, что еще минимум пять, а максимум десять лет оборонка будет работать с полной загрузкой или даже расширять мощности».

Но рано или поздно после окончания конфликта оборонный бюджет начнет сокращаться. Профессор Чикагского университета Константин Сонин считает, что если война остановится, то все те заводы, которые выросли за время конфликта, — прежде всего производители вооружений — станут очагами безработицы: «Особенно пострадают „высокотехнологичные предприятия“ — по производству беспилотников, систем управления высокоточными ракетами и так далее. Повторится драма конца 1980–1990-х, когда сотни тысяч людей потеряли работу в оборонном секторе и требовали от правительства не снижать расходы на это бессмысленное, ненужное стране производство». В то же время демилитаризацию экономики России эксперт называет необходимой.

Лишатся поддержки гособоронзаказа и гражданские предприятия. Рабочих мест здесь станет меньше. Переток кадров из этих компаний, а также из замедляющегося ВПК, вряд ли снизит зарплаты — на такой шаг российские работодатели идут редко, но рост остановится, а ежегодная потребительская инфляция «подъест» реальные доходы. Многое будет зависеть от того, какие санкции будут сняты в случае перемирия.

Сонин отмечает, что полного снятия санкций даже в случае мира с Украиной ждать не стоит, но любое, даже частичное, снятие скажется позитивно на российской экономике: «У экспортеров будет больше денег, будет больше денег у россиян в целом — это внесет вклад в рост». Иноземцев же не ждет, что в случае перемирия произойдет какой-то взрывной рост российской экономики: «Огромные поставки нефти в Китай и отчасти в Индию законтрактованы на год-два вперед, и Путин не станет их переориентировать в Европу. Максимум, что даст возврат на европейский рынок, — это восстановление объемов поставки газа, но выручка от них приблизительно в пять раз ниже, чем от нефти. А по нефти могут только исчезнуть индийские дисконты <российские скидки для Индии из-за сокращения поставок в Европу и санкций — The Insider>, могут сократиться затраты на перевозку и комиссии на обработку платежей, что в общей сложности повысит цену на $10–12 за баррель».

Такое изменение не приведет к серьезному росту экономики, замечает экономист. Поэтому, говоря об отмене санкций, нужно ориентироваться не на рост доходов, а на психологический эффект от изменения настроений российских бизнесменов. «Последние ждут конца войны для получения определенности относительно инвестиционных решений. И если мир будет установлен, экономика начнет восстанавливаться безотносительно экспорта нефти в Европу. Само по себе направление такого экспорта сейчас не имеет особого значения», — заключил Иноземцев.